29 ноября азербайджанский и российский живописец, театральный художник, педагог, вице-президент Российской академии художеств, народный художник СССР, герой Социалистического труда, лауреат Государственной премии СССР и Государственной премии РФ Таир Салахов отметил свое 90-летие, передает AZE.az.
В студии “Вестника Кавказа” дочь живописца Айдан Салахова – художник, скульптор, галерист и общественный деятель, педагог, профессор, академик РАХ.
– Поздравления Таиру Салахову направили президент России Владимир Путин, президент Азербайджана Ильхам Алиев, первый вице-президент Азербайджана, президент Фонда Гейдара Алиева, посол доброй воли ЮНЕСКО и ИСЕСКО Мехрибан Алиева. Его чествовали в Российской академии художеств. А как вы отметили праздник в семейном кругу?
– Мы отмечали в академии, а потом папа, его жена, посол Азербайджана в России Полад Бюльбюль оглы с супругой и я пошли поужинать в папин любимый китайский ресторан. Папа не хотел, чтобы было много народу.
Помню, в один из его Дней рождения я работала в Италии, и он сказал: “Не надо приезжать, главное – работа”.
– Мы знаем вашего отца как классика, мэтра живописи мирового масштаба. А какой он человек? Какие у него увлечения и хобби помимо живописи?
– Он весь посвящен творчеству. Но любит путешествия и потрясающе готовит.
– Какое у него коронное блюдо?
– Суп из баранины пити и запеченная баранина джиз быз. Он лучший повар, которого я знала.
– Какие художники прошлого или современники стали для него ориентирами и образцами вдохновения?
– Не могу назвать конкретных художников, а то другие обидятся. У него много предпочтений.
– Он работает до сих пор?
– Конечно. Каждое утро, начиная с 11-12 утра и до трех дня работает. Это время неприкосновенно.
– Как он работает? Это медленный и вдумчивый процесс или произведения рождаются быстро?
– Это медленный и вдумчивый процесс. Сначала делается подробный эскиз, обычно это акварели с натуры, потом наброски, потом идет акварель точного эскиза, потом устанавливается композиция, а потом только все переносится на холст. То есть главный творческий процесс – создание композиции в эскизах. Эскиз у него всегда абсолютно точный и соответствует живописи. Если вы посмотрите на его разработки портретов Ростроповича, Шестаковича, то увидите, что шла длительная подготовительная работа, а потом только был переход к большому формату. Зато когда он переходит к холсту, уже все решено с математической точностью.
– Какие отношения сложились между вами – как между отцом и дочерью или как между двумя творцами? Вы можете назвать себя его ученицей?
– У нас три вида отношений. Он относится ко мне как к дочери, причем воспринимает меня очень маленькой; как к ученице и как к коллеге. Эти три фазы общения чередуются.
– Спорите как коллеги?
– Я его слушаю, потому что он всегда прав.
– Какая из его картин ваша любимая?
– “Тебе, человечество!”
– У него менялось отношение к этой картине, или с момента создания он воспринимает ее так же, как и сейчас?
– Я могу сказать про свои ощущения. Первый раз я увидела эту картину, когда мне было лет шесть или семь, в Азербайджанском национальном музее в Баку. В то время его работы я обычно видела, когда заходила в мастерскую. Хорошо помню картину “Женщины Апшерона”.
А “Тебе, человечество!” я увидела в музее. Она была огромного формата. Я тогда восприняла ее не как работу отца, а как музейную ценность, потрясшую мое воображение. Эта картина была не очень похожа не те, которые я видела в мастерской.
Второй раз я ее увидела в Баку в начале 2000-х. Тогда зашла в музей и спросила, где находится “Тебе, человечество!”. Мне сказали, что она висит на чердачном этаже музея за решеткой, поскольку больше полотно такого формата никуда не умещается. Я подошла к картине и увидела, что она неотреставрированная, в каких-то пробоинах, в краске. Тогда я дала себе слово, что сделаю все для того, чтобы помочь музею отреставрировать это произведение. Десять лет назад, когда мы готовили папину выставку к его 80-летию в фонде культуры “ЕКАТЕРИНА”, получили спонсорские деньги, которые нам любезно предоставила семья Сафаровых. На эти деньги мы отреставрировали все произведения Таира Салахова, которые были в коллекции Азербайджанского музея.
К 80-летию я также делала персональную выставку отца у себя в галерее на Винзаводе. Считаю, что эта была лучшая экспозиция в моей галерее, потому что на ней не было представлено ничего, кроме этого потрясающего произведения. Увидев такую картину на Винзаводе среди молодежных выставок, люди боялись подходить к ней близко, и смотрели с определенной дистанции, как на Мону Лизу. Это произведение очень сильное.
– Его можно назвать главной работой вашего отца?
– Я считаю, да.
– Давайте поговорим о картине “Айдан”. Узнаете ли вы себя на ней?
– Узнаю. Я родилась в семье художников, и мы с сестрой были вынуждены позировать маме и папе. Нельзя сказать, что это было наше любимое время препровождения, потому что маленького ребенка заставить два-три часа сидеть неподвижно очень сложно. Был внутренний протест. И сейчас, когда меня заставляют позировать даже просто перед фотокамерой, у меня возникает внутреннее сопротивление. Это комплекс детей художников. Помню, что мне было очень жарко сидеть в этом пальто. Я все время раскачивалась на лошадке. Не знаю, как он нарисовал, потому что я не слушалась, все время была в движении. Но он поймал момент.
– Какого быть прототипом одного из самых тиражируемых образов?
– Помню, в детстве меня раздражало, когда обо мне говорили: “А, это та самая девочка на лошадке”. Но сейчас приятно приходить в Третьяковку и делать селфи на фоне этого портрета.
– Ваш отец – один из главных художников СССР. Он определял как-то себя в национальной парадигме? Он себя чувствует азербайджанским художником или русским?
– Мы все родились в СССР, мы все себя чувствовали (я до сих пор себя чувствую) людьми, родившимися на едином пространстве, где не было границ. Поэтому у папы такое ощущение – вне рамок.
– И вы так себя идентифицируете?
– Да.
– Агава, которая часто появлялась на картинах вашего отца, посаженная бабушкой, до сих пор растет у вас на даче?
– Да. Папа обожает агавы, у нас их много.
– Он религиозный человек?
– Художники – люди, которые верят в искусство. Это основная религия художников. При этом через творчество присутствует уважение ко всем религиям, которые существуют. Если ты попал в историю искусства, твои работы остались в вечности, значит, ты попал в рай. Если не попал в историю искусства, то в ад. У меня атеистическая позиция.
– Таир Теймурович говорил о своем творчестве: ”Это долгий и мучительный процесс, по завершении которого испытываешь чувство счастья”. Согласны ли вы с этим утверждением?
– Конечно. Творчество, любое создание произведения – мучительный процесс, где каждая линия выстрадана, продумана. Во время создания произведения художника охватывают сомнения, страдания. Этого не видно зрителям, но художник понимает.
– Живопись вашего отца называют классикой “сурового стиля”. Его манера как-то повлияла на вас?
– Конечно. Его школа повлияла. Мы, его ученики, стали продолжателями его творчества, его стиля. Это четкие линии, цвет неба, цвет земли на апшеронских пейзажах. В Азербайджане именно такое солнце, такое освещение, которое показано на папиных пейзажах. В Италии, например, другое освещение, а в Азербайджане – абсолютно четкие линии и контрасты, необыкновенная четкость этих строгих линий, граней домов, архитектуры.
– Детство Таира Теймуровича было омрачено историей с отцом, репрессированным по ложному обвинению. Каково ему жилось с этим?
– Да, это тяжелая травма. Очень сложная тема. Он всегда верил в отца, верил в то, что он ни в чем не был виноват. Думаю, эта вера его и спасала.
– Художник должен стоять в контрпозиции к власти, не только государственной, но к власти трендов, идей? Или художник – тот человек, который их формирует?
– Художник должен быть независимым и внутренне свободным. Если вы выступаете против чего-то, вы уже несвободны, вы уже загоняете себя в рамки. Внутренняя свобода позволяет быть объективным, адекватным и правильно воспринимать реальность. Папа, как и любой интересный художник, находится в своем мире, в своей собственной независимости. Его творчество воспринимают и молодежь, и власти предержащие, потому что оно ни от чего не зависит. У него есть внутренняя свобода. Плюс невероятная черта, которую он и мне передал, – любовь к другим художникам, к чужому творчеству, уважение к любой работе, нравится она или не нравится. Он всегда уважает творчество художника, интересуется им. Круг художников такой завистливый, конкурентный. Конкуренция тоже тебя ставит в рамки зависимости. Но папа никогда ни с кем не конкурировал внутренне, поэтому в нем есть любовь к другим художникам и свобода.
