Ходжалинская трагедия оставила глубокий след не только в жизни жителей этого города, но и тех людей, которые оказались свидетелями этих страшных бесчеловечных событий. Надежда Исмайлова – одна из первых журналистов, попавших в Агдам, – город, куда бежали ходжалинцы, привозили трупы, возвращали пленных.
Как передает AZE.az, вместе со съемочной группой азербайджанского телевидения она снимала и рассказывала о произошедшей трагедии по горячим следам. Надежда Исмайлова до сих пор хранит черновики, записки и записи, связанные с карабахскими событиями. Ведь для нее Ходжалы был не первым городом, где она столкнулась с армянским терроризмом. В 1989 году в газахском селе Баганис-Айрум Надежда рассказывала о первом расстреле мирных азербайджанских жителей. А в 1991 году, когда на переговоры в Нагорный Карабах приехали президенты России Борис Ельцин и Казахстана Нурсултан Назарбаев, ее, азербайджанского журналиста, освещающего события того драматичного дня, чуть не растерзала армянская толпа.
Воспоминаний о тех тревожных временах хватило бы на целую книгу. И это была бы самая правдивая история от первого лица. Портал «Москва-Баку» попросил заслуженного журналиста Азербайджана, кинодраматурга Надежду Исмайлову поделиться воспоминаниями о событиях, происходивших в холодные февральские дни 1992 года.
– Надежда Васильевна, вы сняли несколько программ о трагедии в Ходжалы… Как вы оказались в эпицентре тех событий?
– О нападении на Ходжалы мы узнали вечером 26 февраля 1992 года, и уже на следующее утро вместе с режиссером Намиком Ширалибеков и оператором Иззетом Азизовым полетели в Агдам. Решение было принято спонтанно, у нас не было командировочных, мы даже не предупредили руководство. На это не было времени. Мы не знали никаких подробностей, просто летели на «очередное» ЧП, понятия не имея о масштабе и последствиях трагедии, которой предстояло изменить весь ход карабахской войны.
Агдам встретил нас оглушительной пустотой. Никаких машин. Ни одного прохожего. Пустынный город. Только далекий тревожный гул, который усиливался по мере приближения к центру. Главная мечеть. Вот где народ… Все кричат, рыдают в голос, буквально воют, женщины рвут на себе волосы.
Час назад два грузовика привезли изуродованные трупы ходжалинцев. Ребята с ходу включают камеру. Картины апокалипсиса. Можно ли пережить, если это твой ребенок, твой сын, твой брат или твоя мать. Люди в шоке. Бродят среди мертвых, ищут родных. Кто-то находит сына, теряет рассудок.
Я теряю сознание. Сквозь туман вижу лица женщин, которые приводили меня в чувство. У одной – щеки в глубоких царапинах, из которых сочится кровь. Она гладит меня по голове, говорит нежные слова: «Гурбан олум сене». А мне вдруг становится ужасно стыдно. Это у них горе, у них беда.
Потом озвучу комментарий к этим кадрам: «Плачьте, кричите, дорогие, кричите громче. Только так можно вытолкнуть, выплеснуть, вырвать непереносимую боль, отчаяние, иначе разорвется сердце. Надо выжить. Жить. Нация должна жить. Во что бы то ни стало, жить».
Двое суток мы кружили вокруг Агдама, на подступах к городу встречали ходжалинцев, вырвавшихся из ада, брали интервью у очевидцев по горячим следам. И снимали, снимали, снимали… Ведь вокруг происходили жуткие истории.
«Моя семья состояла из 11 человек, никого не осталось, всех убили. Сейчас привезли два «Камаза» с мертвыми, я искал среди них своих братьев, но не нашел. Погибших невозможно узнать – у них нет глаз, головы, пальцев, ушей, что это такое?» – возмущался ходжалинец Керимов.
«Ночью вошли танки, муж забрал нас с детьми, мы хотели прорваться к лесу, – обреченно говорила женщина, – но попали в засаду. Мужа расстреляли на наших глазах. Меня разули и босиком пустили по снегу. Вот отморозила ноги. Потом обменяли на боевиков». Через два месяца нам сообщили, что эта молодая женщина умерла от гангрены, ее нельзя было спасти.
Когда агдамские добровольцы подобрались к долине, усеянной трупами, кто-то заметил в куче мертвых тел легкое шевеление. Они увидели малышку. Долина была под прицелами армянских снайперов, подойти к ней не было возможности. Ее стали тихо звать. Она долго не реагировала. Каким-то чудом, все-таки, удалось вынести ребенка в безопасное место. «Почему ты не откликалась?» «Мама сказала, притворись мертвой, а то армяне убьют». «А где мама?» «Там, спит».
В лесу под Агдамом мы наткнулись на двух солдат печально известного 366 российского полка, который с армянскими боевиками уничтожили Ходжалы. Один из них – туркмен, другой – узбек. Ребята дезертировали, когда поняли, в какую ловушку попали. Они не хотели убивать, они бежали, помогая ходжалинским детям и старикам вырваться из этого кошмара.
– Кого конкретно из азербайджанских спасателей вы запомнили?
– Многих… Вообще-то, для меня Агдам-92 – большой эпизод жизни, а в нем Аллахверди Багиров из агдамского добровольческого отряда. Я запомнила его усталость до такой степени, что, казалось, вот этот крупный, сильный человек свалится прямо во время разговора. Было вообще непонятно, когда он спит. Мы начинали съемки на рассвете, а Аллахверди был уже где-то. Заканчивали съемки за полночь, а он еще делал свою работу. Проверял посты, расставлял мобильные группы на подступах к Агдаму, учил неопытных защитников с охотничьими ружьями встречать танки, устраивал вылазки к армянским боевикам, чтобы обменять заложников или выпросить трупы земляков.
Мы сняли уникальные кадры – парадоксы или ненормальности войны. Вылазку группы Аллахверди в Аскеран, в самое логово врага. На «алвер», на обмен живыми людьми. Мои ребята – режиссер и оператор – снимали скрытой камерой этот момент. Никакие эпитеты не могут передать это ощущение человека, оставшегося один на один с неприятелем. Момент наивысшего напряжения, когда не знаешь, чем все кончится.
– Вы тоже были на этом обмене?
– Нет, меня не взяли, наверное, берегли. Но лучше бы взяли, не могу передать свои чувства… Это ожидание было, наверное, тяжелее, чем быть в этой машине в тот момент… Кстати, с боевиками тогда не договорились. Отложили операцию. Все вернулись живыми. Тогда, слава Богу, обошлось.
И на следующий день Аллахверди вернулся ни с чем. Привез только мешок с паспортами, собранными боевиками у мертвых и пленных ходжалинцев.
«Они уже не хотят людей», – объяснил он. «А что хотят?» «Бензин, солярку. Я сказал, что бензина у нас нет. Берите своих людей, если хотите. Не захотели».
Потом мы сидели с Аллахверди. Он глухо говорил: «Я спрашиваю армян: «Ну, взяли Ходжалы, понятно. Но, зачем же, убивать беззащитных людей, женщин, детей? Зачем издеваться над трупами?» А они говорят: «Это не карабахские армяне делают, это приезжие армяне делают». Но я-то знаю, что им всем доверять нельзя». А в июне Аллахверди подорвался на мине. Он похоронен на агдамском кладбище. Собственно, сейчас Агдам – сплошное кладбище. Город-призрак с квакающими лягушками и армянскими бомжами, говорят, они разрушают постройки и вывозят камни… Больно смотреть.
– Как вы оцениваете значение Ходжалинской трагедии в Нагорно-карабахском конфликте?
– Ходжалинские события изменили масштаб и характер всей карабахской кампании. Уничтожение небольшого городка, не имеющего, вроде бы, стратегического или экономического значения, в историю войдет не только числом жертв, а и наглой, циничной демонстрацией насилия. Такое уже случалось в мире: Герника, Лидица, Сонгми. В этом трагическом ряду Ходжалы. Здесь был запущен механизм устрашения, опыт устрашения. Именно после Ходжалы жители прифронтовых территорий стали в панике покидать свои очаги задолго до наступления опасности.
– Прошло 24 года, но до сих пор никто не взял на себя вину за Ходжалинскую трагедию. Кто конкретно виноват?
– Хороший вопрос. Наши журналисты задавали его армянским оппонентам (достает записи интервью тех лет). «Армянские боевики», – это отвечал мартунинский авторитет Саакян. «Мы не виноваты, это приезжие армяне», – так утверждал начальник отдела безопасности Таушского района. «Какие-то сволочи убили азербайджанцев, я тут совсем не причем», – клялся глава Мартуни Хачатурян. Можно привести еще множество ответов. Но все равно, вопрос останется.
Было совершено беспрецедентное злодеяние. И ни один раз, и ни в одном месте. Верю, что когда-нибудь этому дадут справедливую оценку в международном суде. Жернова истории двигаются медленно. Но двигаются. Ведь Азербайджан не перестает бороться за признание факта геноцида в Ходжалы и возвращение оккупированных земель. И делает это достойно. В Мюнхене на круглом столе «Неурегулированные конфликты в Европе» президент Азербайджана Ильхам Алиев, в ответ на очередные обвинения армян в обстрелах оккупированных территорий резонно спросил: «А что армянский солдат забыл в Агдаме? Армения оккупировала наши территории, нарушила международное право, учинила геноцид в Ходжалы, но перекладывает вину на нас. А что армянский солдат делает на оккупированных территориях? Если он не хочет быть убит, то пусть не едет в Агдам. Пусть остается у себя в Ереване, Гюмри, в своей стране. У вас достаточно места для себя, там, вообще-то, не так уж много людей осталось».
– Главный урок Ходжалов, который вы вынесли как журналист? Есть такой?
– Знаете, писать, снимать, говорить правду всегда трудно. О правде войны – трудно вдвойне. И опасно. Стоит ли рисковать, чтобы искать эту самую правду, – это дело, это выбор самого журналиста. Но одно я знаю, нужно стремиться к правде… Другого пути нет.
Война – ненавистное дело. Она желательна только как самозащита, говорил Хемингуэй. Занимаясь военной темой, журналист должен быть абсолютно правдив, ведь о ней пишут меньше правды, чем о чем бы то ни было другом. Но именно потому, что создавать правдивые долгосрочные материалы трудно, хороший документалист рано или поздно будет признан. А вообще-то, не стоит надеяться на награду. Ее может и не быть, или она придет, когда получателя, если он такой, как тележурналист Чингиз Мустафаев, не окажется уже на свете…
– Назовите самый впечатляющий кадр или свидетельство, связанное с ходжалинскими событиями?
– В наших «горячих» репортажах-расследованиях было немало впечатляющих свидетельств. Мы ведь по сути первые были там… Эти кадры тогда обошли телеэкраны многих стран мира. Они хорошо поработали на правду. К сожалению, много стерто, пропало…
Но самым потрясающим сюжетом я считаю съемку Чингиза Мустафаева – расстрел ходжалинцев на Аскеранской дороге. Поляна, усеянная трупами. Их сотни. Камера Чингиза мечется среди мертвых тел. Труп ребенка. Труп женщины. Обезглавленный старик. Еще ребенок с игрушкой. И отчаянный крик Чингиза: «Ай-Аллах, ай-Аллах!» Это самое высокое по профессии и человечности на сегодня в мировой военной хронике. Апокалипсис наших дней. Кадр – документ, правда о беспрецедентной войне, оболганном народе и о надежде народа.
