10 сентября мировое сообщество отмечает как Всемирный день предотвращения самоубийств.
10 сентября мировое сообщество отмечает как Всемирный день предотвращения самоубийств. Судя по СМИ, в Азербайджане он прошел, практически, незамеченным. И напрасно.
В стране пугающим образом растет число юношеских самоубийств. Не надо успокаивать себя тем, что по данным международных организаций, каждый двенадцатый тинэйджер (в возрасте до 19 лет) пытался свести счеты с жизнью. И пусть подавляющее большинство современных психологов уверены в правоте замечания американского философа Ульяма Джеймса, сделанного им сотню лет назад: «Нет, пожалуй, ни одного думающего человека, который, хотя бы раз в жизни, не задумывался о самоубийстве».
Однако кто-то только задумывается о суициде, а кто-то делает шаг в бездну, как это сделала однажды юная бакинская школьница, оставив пронзительное предсмертное письмо со словами: «Мама, ты очень хорошая мать, я тебя очень люблю. Ничего не расследуйте, просто похороните меня».
Но можно ли предотвратить самоубийства самых юных членов общества, порой поражающие нас нелепостью своей мотивации? Как сообщает AZE.az, об этом мы поговорим сегодня с нашими гостями, экспертами по детской и юношеской психологии.
Нателла Ахундова, журналист, вице-президент Американо-Азербайджанского Фонда Содействия Прогрессу:
– Когда я готовилась к беседе с экспертами, то открыла для себя многие неожиданные факты. Да, человек, решившийся свести счеты с жизнью – это жертва проигранного конфликта с обществом или, как сказал один талантливый литератор: «Самоубийца: человек, погибший при попытке бегства от себя самого». Но оказалось, что причины почти половины суицидов среди подростков вообще не выявлены, а менее 3% из них можно объяснить невыносимыми условиями жизни.
Юноши (впрочем, как и взрослые мужчины) кончают собой в три раза чаще, чем девушки. Но девушки (как и взрослые женщины) в три раза чаще прибегают к попыткам суицида. Подростки в развитых странах, куда чаще идут на самоубийства, чем их сверстники с мировой периферии, а в благополучной Швеции показатель юношеского суицида в 10 раз выше, чем в нищей Зимбабве. И это при том, что в передовых государствах давно уже создан разветвленный социальный институт предупреждения суицидов – центры психологической помощи, специализированные клиники, различные «телефоны доверия», «горячие линии», популярные сайты со своими интернет-форумами и пр. и пр. Причем, проблематикой суицида занимаются, как государственные структуры, так и неправительственные организации. Чем же объяснить, что к 2030 году специалисты ожидают трехкратный рост подростковых самоубийств, прежде всего, за счет городского населения развитых стран?
Джеймс Дж. Крист, доктор психологии, директор Вирджинского консультативного центра «Ребенок и Семья» (США):
– Я специалист по детской и юношеской депрессии и, естественно, считаю ее причиной роста суицидов в подростковой среде. Во-первых, депрессия помолодела. Еще 20 лет назад ее нижний порог устанавливался на уровне 13-14 лет, а сегодня контингент нашего центра – это ребята в возрасте от 11 лет до 21 одного года. Кстати, нам уже пришлось иметь дело с попыткой суицида 10-летней девочки из-за детской любви, которую родители категорически не приняли. Верхний порог в 21 год объясняется тем, что после этого возрастного рубежа наступает глубокое психологическое обновление, молодой человек окончательно интегрируется во взрослое окружение. Знаете, еще Марк Твен с присущим ему юмором говорил: «Когда мне было 14 лет, мой отец казался мне круглым дураком. Когда мне был уже 21 год, я не преставал удивляться, как этому человеку удалось поумнеть за прошедшие 7 лет». Поэтому мы в рамках предупреждения депрессий стараемся максимально рано ввести ребенка во взрослый мир, чтобы он мог давать адекватную толерантную оценку взаимоотношению полов, рас, религий, даже нетрадиционному сексу. Мы стараемся закалить его на ранних этапах жизни.
Но ребенок нередко попадает в некую полосу отчуждения в школе, дома, среди уличных сверстников, да где угодно. Он придает любой ситуации крайне эмоциональную оценку, иногда очень драматизирует ее. Взрослый, имеющий серьезные душевные проблемы, может выговориться с супругом, друзьями. Наконец, со своим психотерапевтом. Когда человек проговаривает проблему вслух, он уже достаточно ясно представляет пути ее решения. Ребенок лишен этой возможности. Кто-то старший (сверстники для него не авторитет) должен все ему объяснить, все разложить по полочкам. А родители или, вообще, взрослые не имеют на это времени, терпения, желания, или не могут выйти из собственных ценностных установок, которые могут противоречить развивающемуся мировоззрению юного человека. Так он и впадает в депрессию. Иногда глубокую.
Н. Ахундова: – Значит, дело во многом основано на фатальном желании быть выслушанным. На этом строится вся деятельность «телефонов доверия». Но как создать действительно эффективную службу предотвращения самоубийств среди подростков, даже если государство, наконец-то, выделит на это серьезные средства? Меня, например, смущает, что на подобных «горячих линиях», которых, судя по числу детских суицидов в стране, нам нужно немало, зачастую работают не профессиональные специалисты, а волонтеры.
Даниэль Пейн, доктор психологии из Мельбурнского Университета (Австралия):
– Вы знаете на австралийской «Линии жизни», насчитывающей почти полувековую историю, работают, в основном, добровольцы. Главное, чтобы телефонная беседа шла в системе «heart-to-heart» (от сердца к сердцу). Волонтеры с ней прекрасно справляются. Во-первых, потому что этим сострадательным, добрым и благородным людям приходится больше слушать, чем говорить. Во-вторых, почти стопроцентно срабатывает т.н. «трезубец факторов».
Первый – это максимальная анонимность. Телефонный консультант предоставляет возможность прервать беседу в любой момент – для этого достаточно нажать на рычаг телефонного аппарата. Ребенок, больше взрослых, ценит такую возможность, поэтому и не пользуется ею.
Второй фактор – эффект ограниченной коммуникации. Телефонная коммуникация в силу исключительно акустического (звукового) и вербального (словесного) характера способствует тому, что юный абонент интеллектуально овладевает своей психотравмирующей ситуацией. Эффект ограниченной коммуникации приводит к более структурированному и логическому изложению проблем подростка. Ему самому становится понятно, что с ним происходит.
И наконец – эффект доверительности. Хотя общающиеся по телефону могут находиться бог знает где, их голоса звучат в непосредственной близости, почти интимно, т.е. абонент и консультант в определённом смысле находятся рядом. Это свойство телефонной связи способствует быстрому формированию доверительности в беседе, облегчает обсуждение глубоко личных проблем. Кроме того, есть ещё одна важная особенность: при отсутствии зрительного восприятия, молодые люди почти всегда идеализируют телефонного консультанта, что повышает эффективность взаимодействия. Вот почему я считаю, что «телефоны доверия» – это страховая подушка, которая спасает жизнь человеку, когда он попадает в психологическую катастрофу.
Н. Ахундова: – Есть такое выражение: «Если слишком часто заглядывать в бездну, бездна начинает приглядываться к тебе». Известно, что человек, особенно ребенок, подсознательно готовит себя к роковому шагу и тревожным сигналом для окружающих может стать его навязчивое желание говорить о смерти. Есть ли другие поведенческие или иные признаки, которые могут свидетельствовать о том, что с ребенком что-то не в порядке?
Кимберли Честнат Далап, доктор психологии, координатор общефедерального проекта «HEART» по детскому воспитанию (США):
– Дети, идущие на суицид, вовсе не собираются умирать. Они просто утратили способность общаться с миром привычными средствами. Известны юные самоубийцы, которые умирая, молились, чтобы их кто-то нашел до наступления трагического финала. Для них сверхдоза таблеток или перерезанные вены – способ сообщить всем о глубине своего отчаяния. Поэтому, насчет «заглядывания в бездну», – вы правы. Безусловно, очень точное наблюдение.
Так они предупреждают нас о своем состоянии. Есть и другие признаки, хорошо известные профессионалам. Но о них должны знать все взрослые люди, общающиеся с детьми. Конечно, это уже упомянутые разговоры о смерти и самоубийствах, желание пофантазировать на эту тему вслух. Но есть и другие признаки:
- Рассуждения на тему: «Я никому не нужен», плавно перетекающие в сентенции типа: «А вот посмотрите, как вам будет без меня»;
- Настойчивое стремление к одиночеству, выраженное презрение к жизни и увлечениям сверстников;
- Или напротив – желание манипулировать окружающими, быть в центре внимания, склонность к фантазированию;
- Чрезмерное внимание к мотивам смерти в музыке, искусстве или литературе, к жизни великих людей, закончивших суицидом;
- Плохо завуалированные попытки «попрощаться» (например, подарить свои любимые вещи близким друзьям);
- Слабая коммуникабельность и неумение подростка понимать и выражать свои чувства, объяснять свои переживания. Отсутствие друзей, нормального общения с ровесниками и родителями;
- Максимализм оценок и приговоров – и себе, и окружающим, а вместе с тем, неспособность прогнозировать последствия своих действий;
- Постоянные «мнимые болезни» ребенка. Это попытка обратить на себя внимание, которая часто предшествует «death in pretence» («смерти понарошку»). Так мы называем ложное самоубийство. Например, девочка принимает упаковку аспирина, надеясь, что все-таки она выживет, но что-то всем докажет. Иногда все это приводит к реальной трагедии.
Пик суицидной активности приходится на старший подростковый возраст (14 – 16 лет), когда вступающему в жизнь юному человеку особенно необходимо общение с близкими. Но в этом общении нельзя быть не толерантным, раздражительным, категоричным или ехидно-насмешливым. Многого от вас не требуется. Только слушайте подростка и говорите с ним спокойным, доброжелательным тоном. И вы для себя откроете что-то новое, и у вашего ребенка никогда не возникнет желания заглянуть в бездну.