СМИ уже сообщали о кончине вдовы академика А.Д.Сахарова Елены Георгиевны Боннэр (Люсинэ Кеворковны Алиханян), сыгравшей в компании с другой покойной – Галиной Васильевной Старовойтовой – определенную роль в разжигании огня ненависти между армянами и азербайджанцами в конце 80-х – начале 90-х гг. прошлого века. На совести этих двух дам – тысячи жизней, потерянных в результате поощрения ими аннексионистских настроений в армянском обществе.
Как сообщает AZE.az, на ошибочные взгляды А.Д.Сахарова по карабахскому вопросу, от которых он, кстати, после встречи с азербайджанскими учеными в АН АзССР стыдливо отрекся, сильно повлияла его полуармянская супруга Алиханян-Боннэр. Армагитпроп любит ссылаться на мнения различных «авторитетов» из третьих стран, таких как А.Д.Сахаров, баронессса Кэролайн Кокс и др, приводить цитаты из их выступлений. В последнее время ссылок со стороны армянской пропаганды удастаивается и «нейтральный» экс-посредник В.Н.Казимиров, которого в Азербайджане справедливо окрестили «адвокатом сепаратистов» и прозвали Газамиряном. Кто-то выступает в СМИ с про-армянских позиций, так как получает за это финансовое вознаграждение (напр., Фрэнк Паллон, Адам Шифф, Барбара Боксер, Нэнси Пэлоси и другие члены Конгресса США – у нас имеются доказательства), кто-то делает это в силу своих психических отклонений (анти-азербайджанский фанатизм мадам К.Кокс вряд ли можно отнести к норме), у кого-то в желудке долго переваривается халявый шашлык, порцией которого можно с лихвой купить пару про-армянских выступлений, а кто-то, пользуясь своим авторитетным именем и находясь под вечным каблуком, и вовсе озвучивает позицию своих армянских жен или любовниц, напр. покойный А.Д.Сахаров, немец Эхарт Штратеншульте и др.
Приводим выдержку из интервью профессора Сергея Капицы об одной из его встреч с А.Сахаровым и Е.Алиханян-Боннэр (гореть ей вместе со Старовойтовой в аду):
– Вы говорили, что отец водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров, по существу, был втянут своей женой Еленой Боннэр в политический бизнес…
– По-моему, я такого не говорил. Ума не приложу, где вы это могли взять…
– В одном из интервью прочитал – может, журналист исказил что-то?
– Наверняка.
– Андрей Дмитриевич был великим, на ваш взгляд, ученым?
– Он был необыкновенной личностью – это я могу твердо сказать. Вместе мы не работали, но я с ним пересекался – правда, не очень много…
– Боннэр действительно имела на него нехорошее, прямо-таки магнетическое влияние?
– Могу описать последнюю встречу отца с Сахаровым. Елена Георгиевна позвонила Петру Леонидовичу и попросила подписать письмо в защиту некоего диссидента – не помню даже, кого именно. Он отказал: «Вы знаете, я никогда не подписываю коллективных писем – когда надо, пишу кому надо и то, что считаю нужным, сам». В частности, он написал два письма Брежневу и Андропову в защиту самого Сахарова (теперь они опубликованы, а тогда это была конфиденциальная переписка)…
– …не говоря уже о его знаменитом обращении к Сталину в защиту Ландау…
– Да, причем и в том, и другом случае его письма возымели серьезное действие.
Из книги академика Сахарова «Воспоминания».
«4 декабря 1981 года, во время нашей с Люсей голодовки за выезд Лизы, Петр Леонидович послал на имя Брежнева письмо. Вот его полный текст:
«Глубокоуважаемый Леонид Ильич!
Я уже очень старый человек, и жизнь научила меня, что великодушные поступки никогда не забываются. Сберегите Сахарова! Да, у него большие недостатки и трудный характер, но он великий ученый нашей страны.
С уважением П. Л. Капица».
Как известно, 8 декабря Лизе был разрешен выезд».
Чтобы как-то смягчить отказ, отец пригласил Боннэр вместе с Андреем Дмитриевичем отобедать. Пришли Сахаровы, были отец с матерью и я – больше никого. Вначале Елена Георгиевна опять повторила свою просьбу, но отец вновь сказал, что ничего не будет подписывать, и дальше эта тема не обсуждалась. За столом была некая напряженность, но все равно поддерживался какой-то мелкий треп, а когда обед закончился, отец сказал: «Пойдемте, Андрей Дмитриевич, я бы хотел с вами поговорить». У него был двухэтажный дом, и он предложил академику подняться наверх, в его кабинет, а дамы и я оставались бы внизу в столовой. Ну, ясное дело, отец – хозяин, директор и, наконец, старше гостя… Естественна диспозиция…
– …и субординация…
– …но Боннэр отрезала: «Андрей Дмитриевич будет говорить только в моем присутствии». Неужели, подумал я, он человек, не отвечающий за свои слова? Может, ему хочется обсудить проблемы сугубо академические. У академиков своя жизнь, свои, может, тайны…
– Почему бы не перекинуться парой слов о девушках, в конце-то концов…
– Ситуация, словом, понятная…
– Ужас!
– Андрей Дмитриевич, по-моему, должен был бы сказать: «Милая, никаких секретов от тебя у меня нет. Я с Петром Леонидовичем пойду, а потом все тебе расскажу», – и все встало бы на место.
– Промолчал?
– Было, как в театре: повисла длинная пауза, после чего отец отчеканил: «Сергей, проводи, пожалуйста, гостей». Я встал, поднялись Андрей Дмитриевич и Боннэр. Отец вежливо им поклонился, мы вышли в большую переднюю, но за гостями он не последовал. Помню, что я помог Елене Георгиевне одеться, потом провел их к машине, и они уехали.
– Незавидная у вас была роль…
– Да, милый мой, да (смеется)…